Русская жена арабского наемника - Страница 10

Глава 10. Потерянная в пустыне

Саламандра призывно виляла почти прозрачным хвостиком и не собиралась отползать в щели. Ее вполне устраивала музыка, которая разрывала вязкую духоту ночи:

— Сегодня отец купил мне новые колонки!

Ну, все, всем конец, соседи, вешайтесь, подонки!

Я орала, словно на стадионе Лужники, а не в крохотной каморке. Чтобы хоть как-то добавить смысла происходящему, ор продолжила на кровати, прыгая и и крича вместе с «Аварией». Кстати, «Аварию» мне прислала «Ди-эч-елем» на день свадьбы моя сестра Ларка из Лондона.

Она слетала в Москву, накупила пиратских дисков нашей музыки целый чемодан и теперь гоняет по ненавистной Британии в своем Бентли под хриплые призывы Кая Метова.

— Милая моя, где ты?

— Позишн намбе уан. Тебе не дам , — сообщает остолбеневшим овсянникам лимонный Бентли и мчится моя сестрица до следующего полицейского, который с приговором «Агрессивное вождение и превышение скорости» — опять оштрафует мою младшенькую. — I love you too! — с ласковой улыбкой отвечает сестренка. И жмет на газ.

А «Авария» мне рвет в поганой пустыне среди совсем мирных исламских фундаменталистов душу, зовет в родную, нахальную, кичливую, умную, дерзкую, неугомонную Москву.

— Хип хоп пати! — ору я и изнемогаю от тоски по родине.

И совсем она не уродина, как написал Юрий Юлианович, мой сосед и однокурсник по худграфу. Это он про убогую, обгаженную селянами-националистами Уфу сложил. Из которой его выперли. А он — в Питер, и там утер сопли травившим его башкирам и сделал ого-го какую карьеру. А башкиры вдруг забыли, что сослали Юру в село учителем рисования, что концерты его запрещали и стали гордиться «земляком». Суки. Сколько народа спилось или уехало (и не только в Израиль, а просто куда глаза глядят) когда гарант заявил местным князькам: берите с уверенитета, сколько сможете сожрать. Вот они и жрали. Умных, талантливых, гениальных и не из их аула.

— Как жаль, что нет сейчас Снегурочки со мной!

Мы вместе шли с Камчатки, но она ушла на блядки…

Саламандре все явно нравилось. В отличие от жителей поселка.

Все ставни позакрывались, а телевизоры с бесконечным бормотанием муэдзинов стали соперничать с русскими парнями на моем диске. Кто громче?

— Ну, шиш вам, фундаменталисты хреновы! Нас так не возьмешь!!! — Я выкатила столик на так называемый балкон — десять сантиметров свободы в ширину и два метра в длину и упала на полосу счастья, закурив сигарету.

Похоже, я сходила с ума. И неделя в этом бетонном ящике, где говорят на непонятном диалекте, не прибавила мне сил. Я убрала диск с «Дискотекой Авария» в пояс-сумочку, где барахтался мобильный, большой охотничий нож, связки от ключей всех моих квартир и бережно проверила паспорт и наличку. Все в порядке. Хотя какой там, на фиг, порядок! Сидит взрослая сорокалетняя баба, непонятно в какой точке на Ближнем Востоке. Утром ей приносят грязную плошку с рисом и молоком буйвола, да пачку отвратительных папирос «Клеопатра». Все. Выходить нельзя — хиджаба и галабеи нет. По-арабски «Ма фиш». Очень похоже на наши «шиш вам» или «ни хрена». Мне так кажется.

Что с моим мужем, как отсюда выбираться, и вообще где я — сказать не возьмется даже Павел Глоба.

А наши девочки сейчас обсуждают последнюю тусовку на Неделе моды и наряды своих подруг и соперниц-журналисток. У Натальи новое кольцо с неприлично большим топазом. Ирка отхватила у подобревшего от восторженных откликов московской прессы Кавалли скидку на новую коллекцию. Люська все же вколола себе в живот греховные стволовые клетки и выглядит зараза, словно моя дочь. Щукина — и та, написав биографию метра режиссуры, получила гонорары, превращенные во французские тряпки. Сидят мои девочки под хай-тек абажурами в модном кафе, лопают горький шоколад, чтоб не потолстеть и пьют свежевыжатые соки кактуса и моркови. И ничем то их, бывалых светских львиц, не удивишь. Разве только буйволиным молоком, которое мне уже поперек горла…

Сигарета потухла на ветру. Песчаные бури в феврале в Северной Африке — поганая вещь. Судя потому, как меня всю запорошило сухым мертвым порошком Сахары (по-арабски «пустыня» и есть «сахара», вернее «сакара»), я нахожусь-таки в Африке, а не где-нибудь в Иране. И то счастье. И на Палестину не похоже. Там бы каждую секунду стреляли сопливые пацаны и орали впавшие в политический оргазм бабы. Тут тихо. Блин, неужто Сирия? Или Ливан? Мальчишка, приносящий мне еду, вообще говорил, так сглатывая слова, что оставались лишь гласные. Так, ну их всех. Локальные конфликты, армии, разведки эти чертовы — все забавы мужикам. А я хочу в русскую баньку, потом пивка холодного с креветочками и караоке наше дебильное вприкуску к салату Оливье! А потом — в «Палермо» на Дмитровку, где распродажа 70 % и Праду можно купить за сносные деньги. И потом к «Долорес» на укладку, затем к стилисту от Елены Рубинштейн Сашеньке — гению визажа. И чтоб появиться в родной Конторе, вся сильная, стильная, независимая такая, пройти мимо красавцев-охранников, разбивавших сердца офисных девственниц и не поздороваться в лифте — ну, не узнала как бы! — со своей длинноносой уродиной-шефиней.

Глава 11. Словарный запас для любви и выживания

Стоп. Я сорвала тряпье с кровати, укуталась серой простыней и набросила тряпичный лоскутный коврик сверху. Получилась степенная матрона сопливого арабского семейства или, как говорят на Востоке, Мадам.

Дверь легко открылась — у арабов ничего не умеют делать нормально — только детей, замок висел на соплях — и я втянула долгожданный воздух Неопределенности, а значит свободы.